Март и апрель в том году выдались необычайно теплыми и сухими для Англии. Фермеры, застигнутые врасплох обстоятельствами, не позволяющими заявить о своей несостоятельности по причине поздних заморозков, сплотили ряды и заговорили об ужасах засухи. Люди, которые осенью заверяли нас, что небывалое количество грибов и ягод предвещает суровую зиму и еще более суровое лето, теперь твердили, что обилие ягод и грибов – предвестие погожей весны в следующем году. В довершение всего наши платные Мюнхгаузены – авторы прогнозов погоды – обещали период небывалой жары с апреля по август. От этого прогноза доверчивые англичане пришли в такое возбуждение, что многие из них вдались в крайность, умащая кожу растительными маслами и возлежа в шезлонгах. Во всем Борнмуте на южном побережье, где мы теперь жили, ни за какие деньги нельзя было достать купальник и зонтик от солнца.

Моя семья, все сплошь солнцепоклонники, просто расцвела. Ее члены чаще ссорились, больше пели, больше спорили, ели и пили больше обычного, потому что в саду перед домом весенние цветы источали самые сладостные ароматы и бледноватое солнце грело вовсю. Но особенно сильно обсуждаемые прогнозы подействовали на мою матушку; думаю, главным образом потому, что она слушала сводки погоды по радио.

Одно дело – читать свой гороскоп в журнале для женщин, совсем другое, когда тебе гадает настоящая цыганка, сидя на подножке своей кибитки. Этот пример как нельзя лучше объясняет пристрастия моей мамы. Всю войну британское правительство, включая Черчилля (когда он не был занят другими делами), обитало в нашем радиоприемнике исключительно для того, чтобы сообщать нашей родительнице о ходе военных действий и угрозе немецкого вторжения.