Стоял жаркий июньский день 1941 года. Редкие рыхлые облака почти не задерживали солнечных лучей. В старом тенистом парке, что тянулся вдоль улицы, умолкли птицы. Большой зеленый город затих, разомлел. Эту полуденную тишину нарушало лишь звонкое цоканье копыт по булыжной мостовой. Жеребец-тяжеловес коричневой масти с достоинством тащил широкую телегу с горой ящиков, из которых выглядывали лимонадные бутылки.

Напротив парка стоял большой двухэтажный деревянный дом. Окна его были распахнуты, тюлевые занавески не шевелились. На подоконниках цветы в горшках и облупившихся эмалированных кастрюлях. Обитый узкими досками дом выкрашен в коричневый цвет. Но эта косметика не скрывает его преклонного возраста: кое-где лопнула обшивка, из прорех торчит обтрепанная ветром пакля, бурая железная крыша проржавела.

Старый дом известен в городе. Давно-давно здесь было совершено нашумевшее преступление. Гошка Буянов, жилец квартиры №7, с гордостью показывал всем свой диван. Диван стоял как раз на том месте, где раньше была кровать, под которой прятались бандиты с ножами.

Трое мальчишек – коренных жильцов этого дома – лежали в тени под кряжистым кленом и скучали.

– Дело было вечером, делать было нечего, – монотонно повторял Гошка Буянов, – жарили картошку, ошпарили Тотошку... А дальше как?

Как дальше, никто не помнил.

– Дело было вечером, делать было нечего...

– Может быть, помолчишь? – попросил Витька Грохотов.

– Как вчера здорово овощехранилище горело! – сказал Гошка.

– Пять пожарных машин прикатили, – приоткрыл глаза под очками Коля БЭС. За полчаса потушили.

– А знаете ли вы, – сказал Гошка, – что наш дом в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году построил купец второй гильдии Степан Харитонович Квасников?