- Да так вот, как-то сразу, с ходу. с лету все вышло... получилось...
- Получилось... Машенька - неплохой человек, хотя и не моего поля ягода. Я не люблю этих скрытных мышек-норушек, которые по комочку рыхлят, а поляны портят, по соломинке грызут, корешок по корешку зубками перекусывают... А потом... копны валятся. Она хоть сказала тебе о своем мимоходном замужестве?.. Сказала. Но ты выше этого!.. Ох-хо-хо... Голубь ясный, солдатик наивный, ничего-ничего ты еще в жизни не понимаешь!.. Прости меня за откровенность.
- Хэ! - воскликнул я, вроде бы дурачась. - Да захочу и тут же разженюсь, выброшу а окошко красноармейскую книжку с печатями - и все дела! И поеду, куда захочу!..
- Ох и распетушился! Ну и отчаянный! Видали таких, Соломея Карловна? Обратилась она к хозяйке.
- Ба-а-ачила! Цэ вин тут такий хоробрый, а сэрдчишко-то тримается...
- Во-во! Тримается. Увяз ты, Витек, увяз... тебе кажется, коготком, в вынимать начнешь, всеми лапами завязнешь... Не для того Машенька с тобой в сельсовет шла, чтоб ты так вот, раз - и ушмыгнул от нее... не для того. Она неглупа, и жизнью мята, а не балована, увы... Как жаль, как жаль, что ни с тобой, ни с нею я поговорить не удосужилась. Как жаль...
Раиса проводила меня через сад почти до дороги, взяв на прощанье обеими руками мою голову, как горшок, притянула к себе, поцеловала в лоб и в раненый глаз:
- Все у тебя пусть будет хорошо. Обязательно!
***
Строй по ту и по другую сторону сраженно смолкал, открывались рты, таращились на меня глаза, кой у кого уж подведенные черным в знак отрешенности от военной дисциплины и уставных оков. Ух, как я себе нравился! Как я был хорош! Знать бы, что такой триумф красоты моей и гордости никогда уже не повторится, так сбавить бы шаг, продлить бы минуты торжества. Да где там? Голову закружило минутной славой, взор единственного зрячего глаза застлало хмельным туманом вдохновения.