I
У МЕНЯ ЕСТЬ СОБАКА, У МЕНЯ БЫЛИ КУРЫ
Быть может, вы охотник?
Быть может, у вас есть куры?
Быть может, вашей охотничьей собаке случалось — когда она действовала с самыми лучшими намерениями и считала, что имеет дело с фазанами или куропатками, — душить ваших кур?
Последнее предположение вполне допустимо и не содержит в себе ничего обидного, так что я осмеливаюсь его высказать.
В таком случае вы, дорожа вашей собакой и вашими курами, должны были сожалеть о том, что не знаете способа наказать, не карая смертью, животное-куроубийцу.
Убив свою собаку, вы не вернете к жизни кур; впрочем, в Писании сказано, что Господь желает раскаяния, а не смерти грешника.
Вы заметите мне, что эта евангельская истина нисколько не выражает заботу Бога о собаках.
Узнаю в этом ответе человеческую спесь.
Я считаю, что Бог заботился не только о человеке, но и о всякой твари, какой он дал жизнь, от клеща до слона и от колибри до орла.
Впрочем, я готов пойти на уступку вашей гордости, дорогой читатель, и скажу следующее:
возможно, Бог создал особое искушение для собаки — животного, чей инстинкт ближе всего к человеческому разуму;
возможно, мы даже рискнем предположить, что инстинкт некоторых собак развит более, чем разум некоторых людей.
Вспомните прелестное высказывание Мишле: «Собаки — кандидаты в человеческий род».
И если кто-нибудь станет с этим спорить, мы приведем доказательство: взбесившаяся собака кусается.
Решив этот вопрос, приступим к нашему рассказу.
У меня есть собака, у меня были куры.
Вот что такое драматург, вот с каким мастерством он приступает к теме! «У меня есть собака, у меня были куры!» — в этой единственной фразе, в этих восьми словах заключена вся развязка драмы; более того, она объясняет нынешнее положение вещей.
У меня есть собака, у меня она по-прежнему есть — следовательно, моя собака жива. У меня были куры, у меня больше их нет — следовательно, мои куры мертвы.