— Нет, — отвечаю, — я приехала посмотреть закат солнца на море, каким его могла видеть еще в прошлом веке немецкая художница Кэте Кольвиц. Тогда это был не шумный курортный городок, а маленькое рыбацкое селение Раушен. Она очень любила закаты солнца. Именно здесь.

Моя спутница сжалась, лицо ее посуровело, и она спросила отчужденно:

— Почему вам захотелось написать об этой немецкой художнице?

Со мной была небольшая книжка с четко напечатанными гравюрами Кэте Кольвиц. Закат еще не скоро. Мы заняли удобные места. Перед глазами широкий обзор моря до горизонта. И я начала говорить о Кэте Кольвиц, стараясь сломить вдруг возникшую отчужденность, и объяснить, что влечет меня к образу этой великой женщины Германии…

Мы сидели как бы в партере огромного театра, когда декорации молниеносно сменяют одна другую. Вот спокойно показался алый диск и щедро бросил ослепительный луч на все море. Золотой, с зеленоватыми отблесками, он, мерцая, распластался на морской глади, будто солнце купалось в море перед сном, весело и беззаботно плескалось. Короткие мгновения красоты.

Моя знакомая сидела умолкнув. Красные отблески заката скользнули по ее смуглому лицу и воспламенили шрам на руке.

Потом солнце скрылось за непроницаемой полосой, море и берег потускнели. Чудо свершилось.

Мой рассказ о Кольвиц, прерванный этим вечерним спектаклем, закончился словами ее воспоминаний. Они записаны в тетради:

«Это невыразимое величие закатов солнца с высокого берега. Волнение, с которым впервые видишь их снова, гора, с которой сбегаешь вниз к морю. Чулки и ботинки долой, и ноги снова чувствуют прохладу морского песка. Этот металлический звук волн!

Восторженная любовь к морю росла, особенно в те восприимчивые годы.

Но тогда Раушен был неизвестным селом, посещаемым только любителями природы, тогда можно было оставаться одной в часы солнечного заката».