- Зямельки ба!.. Вон у помешшика Стерлингова аржица какая нонча я-дре-на-я!..

Но в заливных лугах по Оке хорошо было. После Петрова дня можно было увязаться за охотниками из города, ночевать с ними в стогах, есть колбасу и пить водку и на заре показывать им утиные озера...

Между делом можно было украсть у них рожок пороху, горсти две дроби, шомпол... Мало ли на что годится эта гладенькая палочка... На кнут, например... А когда будут уходить домой и на прощанье дадут ему двугривенный, неотступно идти за ними следом и приставать:

- Дяденьки!.. Дайте еще хучь питялтынный!.. Мало, ей-бо, мало!.. Ночь не спамши... и комари... и цельное утро ходимши!.. Барины, дайте!..

И, получив еще двугривенный и отойдя на приличное расстояние, начать длинную, живописную, - что на ум взбредет, - ругань. Зачем?.. Так себе, низачем...

Наругавшись всласть, идти к стогам, где ночевали, найти там украденную и спрятанную еще вчера с вечера в сено салфетку, собрать в нее все брошенные бутылки и окурки, разыскать на озере то место, где были спрятаны под камыш две убитых матерки, поспешно, но так все-таки, чтобы не переукрала их у него носастая охотникова собака - лягаш, и, только забравши все это, идти торжественно к себе, в Старую Рязань, далеко видную, так как стоит она на высоком берегу, и церковь в ней кирпичная, красная, с белыми разводами, на четыре угла и одноглавая, похожая на большую часовню.

Бутылки в деревне, конечно, нужная вещь, - для масла, для квасу, для дегтя... Но он знал, зачем ему нужны были бутылки. Он сыпал в бутылку известку, наливал воды, забивал потуже пробку, ставил где-нибудь на бугорке и ждал, когда хлопнет бутылка, как выстрел из ружья, и разлетится стекло в мелкие дрызги... Ух, здорово!.. А если не было извести, - набирал ребят, ставил бутылку где подальше и начинал игру: "А ну, кто попадет в нее с одного камня?.." Чаще всего сам и попадал, потому что мошенничал: набирал заранее в карман таких круглых голышей, что сами летели в цель.