Детальное изучение произведений - филологическое, эстетическое, психологическое - силою вещей отходит таким образом на второй план. У нас его почти нет. Точностью текстов поэта дорожат мало и забывают, что у поэта не наше слово - знак, а художественное слово - образ. Стоит только напомнить, что наша поэзия, поэзия мировая, насчитывает всего три критических издания {5} и что ни один из русских поэтов не имеет (сколько-нибудь полного) словаря, как древние классики или Дант, Шекспир, Мольер, Гете - на Западе. Равнодушие к эстетике почти похоронило детальное изучение произведений, в читателях оно ослабило литературный вкус, для поэтов понизило ценз. И вот, когда случай заставит на некоторое время пристально сосредоточить внимание на поэте, невольно пожалеешь о том времени, когда Лессинг был театральным критиком, Шиллер - законодателем эстетики или когда Sainte-Beuve {6}, запираясь от всех, жил и дышал в атмосфере изучаемого им писателя. Я не говорю уже о той роскоши, когда сам поэт, как Кардуччи {7}, комментирует Данта и издает Петрарку или когда Леопарди {8} издает оды с собственными филологическими примечаниями.

Для меня поэзия - прежде всего искусство. В этом ее обаяние, неувядаемость ее славы и ее трагизм.

Поэты - люди особой породы.

Творец из лучшего эфира

Соткал живые струны их {9}.

Провиденциальное назначение поэта - в переживании сложной внутренней жизни, в беспокойном и страстном искании красоты, которая должна, как чувствует это поэт, заключать в себе истину. Эти искания, в их дисгармонии с прозой жизни, заставляют поэта страдать.

Что без страданий жизнь поэта? {10}

Но его слеза - "жемчужина страданья" {11}. Из нее родятся элегии.

Стихия поэта - природа и духовная независимость.